Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]
— Это… бредово звучит. Не поверешь.
— Сделай попытку.
— Эх… Я действительно купился на твой трюк с головой и спокойно начал готовиться к походу на Камень. Бабла на лошадь у меня уже не хватало, да и бесполезна она тут с местными речками и болотами, как оказалось. Краем уха я слышал, что уходившие в горы никогда не возвращались. Местные несли какую-то чушь о злых духах, движущихся горах, проклятых местах. У меня были подозрения, что такие слухи распускает тот, кто давно вскрыл хранилище под Камнем, чтобы местные не совались. Плохо, но все равно надо было проверить. Я хотел выйти, как только сойдет снег, но проторчал в Березниках до конца апреля. Сначала долго искал проводника. Думал, как-нибудь заменить им карту. Но ни один местный не соглашался пойти в горы, хоть убей.
— У тебя же почти не осталось денег?
— А кто говорит, что я собирался расплачиваться? — ощерился Ткач. — В общем, с проводником не получилось, я плюнул и решил идти наобум. Думал: "Тут всего полторы сотни километров по прямой". Как же я ошибался.
— Не узнаю тебя Алексей. Ты как баба стал после этой вылазки. Тебе там яйца прищемили что ли? — я щелкнул пальцами, подзывая официантку. Облезлый тулуп я давно сбросил, так что теперь публика от меня не шарахалась, опасаясь обзавестись тифозными вшами.
— Посмотрел бы на тебя, — Ткач печально изучал дно кружки. — На том озере ты бы и остался со своими подъебками.
— А ты?
— А я, как видишь, здесь.
— И что это за озеро такое расчудесное?
— Обычное озеро. И охотничий домик на нем. Таких домиков по всей тайге дохера понатыкано. Те, что поближе, вполне себе обжитые, а возле гор — много лет заброшены. Как и тот, на берегу. Однако в нем и печка есть и крыша не дырявая. А что еще надо? К нему я на шестой день вышел. Рассчитывал к этому времени добраться до посёлков, что вверх по Яйве. Там целый куст их, промахнуться сложно.
— Но ты промахнулся.
— Я на север чутка забрал.
— Сильно забрал, — я посмотрел на потолок, представив разинутый синий клюв, к которому были подрисованы глаза и субтильное тельце. — Знаю там только одно озеро в семи километрах от поселка Усть-Сурмог.
— Это я потом понял, когда сюда еле ноги унес. А ты что, вот так всю карту помнишь? — Ткач с сомнением посмотрел на меня.
— Да. Не отвлекайся. Что там с этим чертовым озером?
— Кто бы мне сказал. Переночевал я там и дальше на восток пошел, а через три часа опять к этому озеру вышел с севера.
— Ну так тебя все время налево заворачивает. Ты что компасом пользоваться не умеешь?
— Иди ты…
— Дальше рассказывай.
— Так вот… Снова пошел. Еще несколько часов по оврагам и склонам лазал, смотрю — опять впереди этот домик маячит. Третий раз поперся. Даже отдыхать не стал, так мне там все обрыдло. И что ты думаешь?
— Обратно к дому на озере пришел.
— Вот-вот. Тут уж я плюнул и завалился спать на топчан. Утром снова выдвинулся, но уже на юг. Дай, думаю, с разворотом крюк такой заложу.
— И?
— И опять к озеру вернулся. И еще два раза так. На третий день пошел обратно к Березникам. Испугался я, Кол, вот что. Сразу те байки о проклятых местах в голову полезли. Сдался я. Обратно не пошел, побежал даже. Язык на боку, пот глаза заливает. Я его вытер, и снова передо мной этот домик. Так разозлился, что хотел спалить его к ебеням. Потом смеяться начал, потом опять от злости землю ногтями скрести. День в траве провалялся. Хорошо в полдень уже тепло стало.
— Ну и как же ты оттуда выбрался, — спросил я, обеспокоенно оглядывая зал. Слишком многие клиенты этого заведения смотрели в мою сторону, и взгляды их не сулили мне ничего хорошего. — И это, давай чуток потише.
— Короче, — Ткач придвинулся к столу и заговорил шёпотом, — я так решил — раз по земле мне оттуда ходу нет, по воде выберусь.
— По какой воде?
— Из того озера речушка вытекает, не широкая, но быстрая. Нашёл я в лесу колоду и в обнимку с ней по речушке сплавился. Как ногами по дну скрести начал — вылез и на запад потопал. Так вышел к Соликамску. С тех пор тут и кантуюсь.
Ткач крякнул и с тоской покрутил порожнюю бутылку.
— Чего желаете? — приковыляла, наконец, неспешная тётка с блокнотом и огрызком карандаша.
— То же самое, — указал я на пустую тару, — и вторую кружку.
Тётка со вздохом убрала блокнот в карман передника и удалилась, а Ткач заметно повеселел, даже принялся настукивать пальцем плясовую. Натуральный алкаш. Так опуститься за полгода…
— Даже убивать противно, — слетел у меня с языка обрывок мысли.
— Чего?
— Да вот гляжу на тебя, и блевать тянет. По вене-то хоть ещё не вмазываешься?
— Не, — схватил он принесённую официанткой бутылку и набулькал в кружки. — Только старое-доброе бухло. А чего это ты о здоровье моём печёшься? Ты теперь доброхот что ли? Бороду вон отпустил как у попа. Может, и богу молишься?
— Молятся те, у кого своих силёнок нет.
— Ну да, ну да… — опрокинул он кружку себе в глотку и уткнулся в рукав. — Ахррр. Херово пошла.
Я понюхал содержимое своей тары и отодвинул в сторону.
— А знаешь, — заговорил Ткач, продышавшись, — я молился, раза три или четыре. Сразу после возвращения.
— О чём боженьку просил?
— Смелости дать, на второй заход.
— Помогло?
— Нихуя, — снова наполнил он кружку и тут же опорожнил, в этот раз даже не поморщившись. — Это, — указал Ткач на бутылку, — куда лучше помогает. Да и скука в церкви смертная. А в кабаке всегда жизнь бурлит. Каждый день новости. Вот позавчера в Березниках доктора зарезали, а дом его сожгли.
— Вчера, вообще-то.
— Э-э… Да нет же, позавчера, как сейчас помню. Я ещё подумал — твой почерк, один удар точно промеж рёбер в сердце. А потом спохватился — так ведь сдох же ты! — Ткач хлопнул ладонью по столу и заржал.
— Уверен?
— Если б не припёрся сегодня, был бы уверен, а теперь…
— Уверен, что позавчера?
— Мне, может, побожиться? А что не так-то, вообще?
— Доктора я зарезал. И было это вче-ра, — произнёс я по слогам для лучшего усвоения.
— Забьёмся?
— Чего?
— На бутылку. Ты говоришь — вчера. Я — позавчера. Сейчас спросим у людей, они и рассудят. Слышь, любезный, — обратился Ткач без отлагательств к мужику за соседним столом, — когда в Березниках доктора зарезали?
— Так… два дня тому. Свои же пырнули, а теперь на нас…
— Всё, свободен, — вернулся Ткач на место, бестактно прервав диалог, и перевёл совсем мутный уже взгляд на меня. — Гони бутылку.
— Как же так? Я же… Не может такого быть.
— Может-может, — снова плеснул он горячительного и зашептал, пододвинувшись ко мне, отчего дышать стало трудно. — А в горах ещё и не такое бывало. Не удивлюсь, если эта хуйня скоро везде… Везде! — сделал Ткач, вытаращив глаза, широкий жест руками, — …свои сети раскинет. Ик, — он тяжело засопел, уставившись в дно кружки, потом приподнял бровь и воззрился на меня, как на подсудимого. — А за что ты доктора зарезал?
— Он задолжал мне.
— Вон оно как… Ну да. О чём это я? Странно, что вообще есть причина. Ты ж и со скуки мог вполне. Ты ж у нас великий Коллекционер. Мочишь людей походя, счёт потерял. А мужик-то был неплохой, доктор этот. Помог мне как-то раз.
— О своём человеколюбии расскажи Гейгеру с Балаганом. Или… Ах, дьявол! Память моя дырявая. Ты же их пристрелил.
— Сука ты, Кол, подлая. Я ж не по своей воле тогда… Да с какого хуя мне перед тобой оправдываться? И вообще, задрал ты своей болтовнёй. Делай чего хотел или уёбывай. Мне с тобю говорить больше не о чем.
— Не вопрос. Напиши коды доступа, и можешь продолжать свое движение к циррозу.
— А вот это видел? — продемонстрировал он мне кукиш, предварительно на него плюнув. — Всё в голове, в голове, да… Там оно и останется.
— Что ж… В таком случае твоя голова пойдёт со мной.
Глава 13
Алчность. Мне всегда нравилось, как это звучит. Будто слизываешь мёд с липких пальцев. Сладкое-сладкое слово. Лишь одному существу на планете известно, что оно означает. Это существо ненасытно. Это существо убивает больше, чем способно съесть. Это существо забывает о любой опасности, как только перед носом замаячит весомый куш. Оно едва не уничтожило себя из-за алчности. Но алчность же подняла его на самый верх пищевой пирамиды. Одно неотделимо от другого, как жизнь и смерть.
Я хорошо знаю, на что способна алчность. Поэтому позволил Ткачу уйти. Ему нелегко далось решение встать из-за стола. Уверен, всю дорогу до своей грязной берлоги он ждал — когда же, когда за спиной раздастся приглушённый выстрел, и пуля, войдя в затылок, сделает из мозгов кисель. Он запомнил каждый шаг, потому что каждый шаг мог стать последним. Но не стал. И я точно знаю — утром Ткач будет блевать, пока выхолощенный желудок сам не попросится наружу. Но не от похмелья, а вспоминая момент, когда повернулся ко мне спиной. Но я знаю и другое — проблевавшись, он снова и снова будет прокручивать в голове наш разговор, вспоминать каждую деталь, каждое слово. Потому что в этом его шанс, последний шанс. И Ткач скорее сдохнет, чем упустит его.
